[yuna]

И ещё бесполезный день моей жизни.

Согласилась на то, чтобы папа потащил меня в кино на "В Поисках Немо". Всё бы хорошо, но он взял с нами ба, которая всё сильно тормозила.

На фильме папа хохотал как ненормальный, и зал тоже ржал. Одна я сидела с непроницаемым лицом и, кажется, даже не улыбнулась. Бабушка-то хоть улыбалась.

После фильма папа поругался с ба из-за какой-то фигни и даже вякнул на меня. Тут мне стало совсем пофигистски, и в "Пиццу Хат", куда я рвалась всё утро, отправилась уже без энтузиазма. По дороге мы вошли в книжный, "Москву", и на меня опять накатила Тошнота.

Я эмоциональна. Я очень близко воспринимаю многое, в частности, книги. И теперь я стала Антуаном Рокантеном. Только он искал спасения во сне. А когда я пытаюсь заснуть, на меня накатываются монотонность и тоска. Единственный выход - полубессознательное состояние. Достаточно устремить взгляд куда-то вдаль - и ты отключаешься. Всё расплывается.

Хорошо.

Вчера, в "Руби Тьюздей", я почти превратила слово "Правильный" (вывеска торгового ряда "Правильный выбор" в "Продавец", если бы не Кин, которая меня отвлекла. Последнее время меня бесит манера Кин устраивать мою личную жизнь. Она, видите ли, какой-то маг, в каком-то ордене состоит, числится ведьмочкой. Дурында она, а не ведьмочка! Я видела её упражнения. Простой психотренинг. "Представьте предмет. Ощупайте его со всех сторон, увидьте его со всех сторон". Чего тут магического? Не вижу. Разъясните.

Теперь она вечно жалуется, что кто-то залезает ей в голову. Зато сама лазает в моей голове. Хочу её отшить, попросить, чтобы она этого не делала. Мне это не надо. Вчера она что-то закрутила о Тидусе и Юне. Я так и не поняла, чего она от меня хочет. Чтобы я их разлюбила? Нет. Я не поняла её. Она разглагольствовала, швырялась умными фразами. Я честно её слушала, хотя меня саму это не трогало. Я люблю их! - и никакая Кин меня не разубедит. Правильно сказала психологесса: "Это она с другими умничает, а перед своими проблемами она беззащитна". Напомнить ей тактично, что ли?

Кстати о Тидусе.

По дороге в "Пиццу Хат" у нас с папой начались дискуссия о Тидусе. У Курта Воннегута есть эпизодический персонаж, хорошенький мальчик-солдат немецкой армии, 15 лет. Он упомянут в нескольких предложениях (всего-то!), а я влюбилась в него. Просто влюбилась. И теперь "хорошенький мальчик" в моих устах - наивысшая похвала.

Я сказала, что Тидус - хорошенький мальчик.

Папа уточнил, кто это. Я сказала, что это возлюбленный Юны. Папа вспомнил Юну и обозвал Тидуса "смазливым и самовлюблённым типом", "в лучших традициях японского жанра" и - что меня больше всего разозлило - "стриженной Барби". Я вежливо осведомилась насчёт последнего; папа заявил, что, мол, Тидус женоподобен. Я рассмеялась ему в лицо. Тидус, с его широкими плечами (хотя я сама широкоплечая, как вешалка), мощными конечностями и широкими сильными ладонями женоподобен? Ха-ха-ха три раза! Да, бесспорно, у него мягкое, скруглённое лицо, в котором есть женский шарм. Но не более. Надо же такую глупость ляпнуть...

Покончив с женоподобием, я начала бороться с самовлюблённостью. Я заявила, что Тидус любит Юну, папа зявил, что меньше, чем себя; я сказала: "Он любит её больше, чем трёх себя вместе взятых" (а что, я неправа?), папа же съязвил: "А на четвёртого его не хватило". Меня это насмешило, но я плюнула, растёрла и заявила, что не суть как, главное - ОН ЕЁ ЛЮБИТ.

В "Москве" на меня накатила Тошнота, когда я, оторвавшись от книжек моей любимой серии "Азбука-классика", увидела на деревянной полке-витрине книгу Лукьяненко "Дозор". Я не читала "Дозор", и вдруг почувствовала себя непроходимой идиоткой из-за этого. Я спряталась от "Дозора" в узком тупичке между полок с дешёвой фантастикой, хоррором и фантастикой более-менее приличной. Потом, как будто проснувшись, пошла к той витрине, взяла в руки книгу, прочла "Дозор (ниже) Дневной. Ночной. Сумеречный.", перевернула, посмотерла на рисунок, изображающий автора, прочла текст.

Я не помню, не знаю, что там написано.

Я не переварила текст.

Я его не восприняла.

Меня вдруг затошнило.

Вы знаете, как я читаю книги? Как собираю рисунки? Как живу?!

Я кручусь, как белка в колесе. Как нулевой вектор: то была на месте, а вдруг выстрелила на непонятную длину в непонятном направлении.

У меня нет времени в жизни.

I live in eternal timeless.

Я не читаю - я глотаю книги, как конвейер, засовываю в свою мозговую утробу. И где-нибудь в метро, или ночью, когда я обдумываю, скажем, какой-нибудь сюжетной ход очередной бредятины, мозг анализирует прочитанное. Над грубыми шуточками из "Швейка", которого я сейчас перечитываю, я буду смеяться не ранее, чем через сутки. Картинки я качаю по принципу "нравится-не нравится", и лишь потом рассматриваю и удаляю некоторый. Я никогда не пытаюсь их разгадать; мне нравится арт, пока в нём есть какая-то тайна. Когда я её разгадываю, картинка тут же удаляется.

И я поняла, что так не прочитаю Лукьяненко, и меня от этого затошнило.

Я размышляла над этим, пока мы шли по Пушкинскому переходу. Папа снова меня отвлекал, обижался, что я погружена в свои мысли.

Папа купил газету, ткнул мення носом в передовицу: "Тату собиарются сидеть за стеклом" или как там, не суть. Мне плевать. Они выбирают отвратительные темы для передовицы. И Тату мне не интересны. Я вспомнила Бьорна и его лесбиянок, рассказала папе. Он никак не отреагировал.

Я лесбиянка?

Нет, я бесполое существо.

В "Пицце Хат" было шумно и накурено. Мне раз пять хотелось прокричать: "Замолчите!". Я довольно цинично обошлась с папой, фактически опустив его в разговоре. Но мне наплевать. Папа заговорил с бабушкой о предках; мне так хотелось, чтобы они замолчали. Мне это было не интересно.

Потом я ела пиццу, мою любимую, "Европейскую", и меня от неё тошнило, потому что я должна её потом переваривать. Не хочу ничего переваривать.

Я встала и пошла в туалет. Пять минут стояла перед зеркалом и неотрывно смотрела на себя, и вся гортань у меня горела, и желудок стонал. Он был со мной заодно. Он тоже не хотел ничего переваривать.

Перед глазами у меня стояли разрзанные вены. Как будто зеркало выскрыло себе вены на том самом месте, где отражалось моё лицо. Кровь пульсировала у разреза, мельчайшие капилляры вздрагивали под развороченной кожей ёлочными огоньками.

Я помочила себе виски холодной водой.

По дороге из туалета в зал перед моими глазами встал кусок пиццы, который кромсала бабушка. Потом я вспомнила, что лет в восемь у меня была рана, кажется, от падения с велосипеда, похожая на кратер, внутри была корочка крови. Мне стало интересно, что прячется там, внизу, и содрала её. Внтури была странная ало-жёлтая текстура. Помню, я очень удивилась - как так, эта текстура и красная плоть.

Так вот, пицца очень напоминала эту самую текстуру.

И Тошнота немного отошла.

В зале я прихватила какую-то газету на французском. Папа бодро сказал: "О, французский! Проверим тебя! Хочу послушать, как ты читаешь!" Странно, раньше это я страдала, если папа на меня "дулся". Теперь он пытается наладить отношения, а я смотрю на это осоловелым взглядом. Раньше мне было нужно его тепло, а он "для профилактики", что ли, отвергал меня. Теперь ему нужно моё тепло, а я сама хочу им согреться, мне самой его не хватает. Ему я его не дам.

По дороге ещё в пиццерию произошёл такой разговор:

- Поедем завтра на Савелий? (вестимо, за подарочными дисками для меня)

- Не знаю...

- Ладно, я только 500 рублей сэкономлю.

- Иди ты! Я просто не знаю, хочу ли ехать. (меня Тошнило)

- Можешь поехать к мамульку.

- Не хочу я к ней ехать.

- Вы поссорились?

- Нет. С чего ты взял?

- Так говорят, когда не хотят видеть человека.

- Нет. Я просто не хочу никого видеть. Оставьте меня.

Папа как-то толстокоже к этому отнёсся. А я вправду хочу, чтобы все ушли. Мне опротивел реал. Виртуал. Виртуальные друзья, виртуальная любовь. Вот что мне сейчас надо. Образы, построенные из ника и буковок. Как в Матрице. Зелёные символы. И тут символы. Это символ соглашается со мной, этот символ пытается передать мне поцелуй, этот символ ненавидит меня.

Я Юна.

Я не Юна.

RIP.

На улице они продолжили разговор о родственниках. Меня Затошнило, я вырвала руку (папа держал мою руку, мы переплелись пальцами, потому что я забыла перчатки) и пошла вперёд, папа крикнул мне, чтобы я не разбивала компанию. "Да нет её, этой компании!" - в отчаянии крикнула я, на мой крик утонул в моей собственной Тошноте.

У кондитерской бабушка ушла - собственно в магазин. Они тащили туда и меня, но я осталась на улице. И папа остался.

Он ходил в отдалении от меня, как неприкаянный, а я стояла. Я вспомнила книгу "Невыносимая лёгкость бытия", которая вызвала у меня дикое омерзение, и мне стало смешно. Невыносимо им! Невыносимо им, бли-и-и-ин! Терезина мать по квартире ходит голая - а Дарки ругается каждый день с родителями, сепарируется от них, плюет и растирает! А они куда-то лезут! Пытаются вернуть былое и не понимают, что былое не вернётся, а я поняла! Бли-и-и-н! Тереза берёт пса - уезжает с ним от Томаша, Томаш приезжает и забирает Терезу с псом, Тереза уезжает с псом, Тереза возвращается с псом. Проблема в любви! А у меня - маленькая трагедия двух маленьких людей! Блиииииииин! У Терезы проблема с работой, она не хочет фотографировать кактусы! А Катькины статьи не печатают, она мне действует на нервы, заставляет писать, звонить редактору, на свои я давно махнула рукой! Блииин! У русских солдат проблема - чешки в коротких юбках на их глазах целует всех кого не попадя, как шлюхи! Блин! А Кин каждый понедельник приходит и расказывает, как обнималась со своим поклонником, напоминает мне, что поражается - как так, два года отношений, живёте в одном городе и ни разу не виделись, а вот её Олм живёт в другом городе (кажется, Дмитрове) и каждое воскресенье приезжает к ней, а ещё каждый вечер ей звонит, и они по два часа треплются или молчат по междугородке, и эта дура уже на две тысячи намолчала, так что её родители уже телефон берут с собой на работу, и ещё стонет, визжит и закрывает глаза, когда при неё говорят об объятьях, да так, что мне хочется её ударить посильнее, когда мне уже месяц по вечерам физически, телом кого-то не хватает! Блин! Если у них, этой дурищи Терезы, этого бабника Томаша, это невыносимо, легко и так невыносимо жить, то что же мне?! У меня "невыносимая лёгкость бытия"!!! У меня!!! У Терезы на руках умирала её собака, так она рыдала, плакала, говорила, что она живая, когда пса хоронили! А у меня на руках умираю я сама, и не могу даже себя оплакать, слезинку на себя уронить! И я должна через ЭТО пройти, должна ЭТО вынести! Ради чего? Ради чего?!!

Странно - эти два дня я так обжиралась, а хожу, и мне кажется, что мой живот плоский, как доска. Вестимо, мой желудок тоже бастует.

Буду есть как можно меньше. Хочу поддержать моего союзника.

Папа ушёл в универсам, а мы с бабушкой заковыляли домой. Я до сих пор зла на папу, что он взял бабушку, она говорила мне какие-то глупости, я отвечала довольно резко. Папа нанёсм всяких вкусностей, пытался впихнуть мне мороженое (моё любимое), я отказалась. Позже попрошу разрешения у желудка его съесть.

Порезы на руках уже заживают. Кин зачем-то их всем демонстрирует, я же прячу. Они мне нужны, только я не хочу их видеть.

Идиотка.

Пустой, дурацкий день. Я сегодня не жила - существовала.

Осталось подписаться словами Сартра:

"Ничего нового. Существовала."

Наверное, мне это было сейчас надо. Чтобы меня вырвало этими мыслями. Надо...



P.S. Сайт diary.ru лежит до 22.00, и я заношу всё в txt-файл, как и почти все мои мысли, которые я реализую в виде слов, чтобы потом опубликовать. Всё, что написано под грифом P.S. - добавление, сделанные после 20.40.

Он это сделал.

Переварил всё, что я отправила туда.

Расщепил, утопил, отправил в кишечник, который кровью вымыл всякую полезную дрянь. и отправились белки строить мои организм, углеводы тоже пошли куда им надо, жиры тоже где-то отложились.

Мой желудок пуст. Его совесть чиста.

В награду я залила его двумя чашками растворимого кофе. Нет, даже кружками. Двумя кружками дрянного слабого кофе. Нет, двумя неполноценными кружками. Потому что, допив первую до половины и отхлебнув ещё порядочно, я обнаружила, что половина порошка Maccoffee Strong не растворилась. пошла на кухню, раскровыряла этот кофейный астероид в моей чашке ложечкой и долила дрянной тёплой воды из нашего чайника с накипью, которую я добросовестно пыталась оттереть несколько раз.

Желудок добросвестно ищет что-нибудь полезное и вкусное для меня в моём кофе.

Он хочет жить - не существовать.

А я?

Чего хочу я?!



P.S.2. 20.57. Я - хищница.

В новой галерее, которую я пока никому на раскрою, я напала на след Леди Морганы.

Благодаря Риноа я заболела её артом и накачала его из собственно темы "Фэнтези" дикое количество. И теперь моя педантичость, выработанная систематизацией моей личной галереи и касающаяся только собственно галереи, требует разобраться - что из этого дарк-арта ледиморганинно, а что - александрино. Ведь только несколько работ подписано... Только сайт может мне помочь. Конечно, этот дурацкий нет профильтровал сайт Леди Морганы быстро и весело, но то, что я напала на её сайт, принесло мне в некотором роде satisfaction.

Бабушка и папа обсуждают победу Яны в "ПГ-4". Прошу всех заткнуться. Три раза.

Отлично, отлично, бормочу я, я ещё открыла сайт неплохого русского художника, однако шифрующего своё имя. Гад. Однако там указан номер аськи - можно попробовать познакомиться. Ещё капелька Satisfaction.

Теперь пару дней я могу прожить без парня.

Если так пойдёт и дальше - я смогу отказаться от мерзостей любви, продать своё сердце (вернее, его половинку, оставшуюся у меня - вторая навеки дарована Денису) за счастье людей во всём мире и тихо качать себе арт. Сорокалетняя фригидная неудовлетворённая старая дева-модерша, сердито чистящая комментсы восторженных фанатов какой-нибудь новой молодой звезды писательства - завидная участь!



P.S.3.21.08. Ба пристаёт с дурацкими вопросами.

Я должна слушать её, а ещё хочу и должна слушать Найтов.

Пытаюсь ей объяснить, что мне никто не нужен, не хочу никого видеть. Она пытается меня подловить: "Так зачем ты пошла вчера с мамой в кафе?" Я говорю, что никого не хочу видеть, что я устала, а она говорит мне про успокаивающие таблеточки, глицин. Знаю я их глицин! В детстве, в 5 классе, меня пичкали этой дрянью, мол, "чтобы хорошо спала". Не хочу я их! - почти кричу я. Я обозвана "злой". И папа ещё. Тоже подкатил. Пытаюсь объяснить, что хочу нормально посидеть, послушать музыку, поделать свои дела, чтобы никто не дёргал. Папа патетически вопрошает: "А ты этим на занимаешься?" ещё чуть-чуть, и я бы взлетела к потолку. С трудом сдерживая себя, парирую: "Я-то тебе не мешаю, когда ты сидишь на своей Мембране".

Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу такое отношение к себе.



P.S.4.21.23. Ещё немного экстаза.

Я напала на работы Jason Eangle, у меня есть немного в коллекции.

Не понимаю, отчего и зачем папа делает "гордый и бледный вид" (с) мой друг Ленивец. Если ему не нужны наши отношения - мне-то они подавно не нужны!

Но чу! Не восстановление отношений ли это? Папа дико и неприлично хохочет на всю комнату и зачитывает мне смешной кусок из книжки. Натянуто смеюсь.

Ненавижу такое отношение к себе.

Ненавижу.