Хочешь знать, в каком обличье к тебе явится последнее мгновение твоей жизни - старой, или просто такой болотисто-привычной, или, в принципе, земной бренной? А если он обернётся кем-то вроде меня - девочкой с вкусно пахнушей косой, с искрящимися тёмными глазами и грудью спелой-наливной? Улыбнётся она и закроет ладонями тебе глаза, и еле успеешь вдохнуть. И выдохнуть успеешь - ты будешь выдохом, а я буду вдохом. Ты будешь диастолой, вот оно, расслабление, покой, сытый, тёплый, ты будешь полон кровью, свежей, сладкой, а я буду сукой-систолой, заставлю сердечко сжаться судорожно и отринуть всё, что внутри и вокруг, выблевать все питательные соки. Ты будешь зубцом Т, а я буду зубцом Р, и снова весь цикл по новой, через провал Q подорваться, как на мине, до высоты нервного R, свалиться, едва не сломав позвоночник, и снова влезть в Т. Ты будешь альфой, а я стану омегой. Ты будешь полночью, а я передвину стрелки на первую минуту первого.
Я стану твоей ядерной зимой - тишина, безысходность и гибель в каждом вдохе. Ты спрячешься, ты укроешься, ты отобьёшься, но потом настанет ядерная весна, и ты вылезешь, окрылённый, по дурацкий привычке ждущий нового рождения, олный глупой надежды бороться - глупый, с кем, кроме самого себя? И ты не заметишь, как наступит ядерное лето, иссушающее, беспощадное, палящее и безгранично пустое. А потом буду опять я, твоя ядерная осень, тоже одинокая, но настолько одинокая, что ты завоешь только от этого, будешь бежать и гибнуть каждую минуту и бороться уже только с самим собой, потому что уже покоришься дождям, жалящему листу и лужам, которые будут тебе врать, показывая твоё отражение.
Я закрою твои глаза ладонями, но ты увидишь всё тот же кошмар, только уже под другим углом - и блажен ты, если станешь мудрее. Я буду твоим последним мгновением, но я же и свяжу с новым первым мгновением. А всего лишь - девочка с вкусно пахнущей косой, искрящимися тёмными глазами и грудью спелой-наливной.